— Сначала обратил я внимание, что у подлеца Володьки появились цветные карандаши, конфекты и даже серебряные часы-браслет… «Где взял, каналья?» — «Карандаши, говорит, товарищ подарил и конфекты тоже, а часы-браслет нашел»… Ну, нашел и нашел; ну, подарили и подарили… Ничего я себе такого не думал… Вдруг, слышу, говорят, Володька на бильярде сто рублей проиграл… «Где деньги взял?» — «Часы, говорит, продал». — «Врешь! Они у тебя на руке!» — «Это я, говорит, другие нашел»… Подозрительно, а? Стал я приглядываться к дромадеркам, которые мне изредка в руки попадали, — глядь, а на двух вместо «Тетрович» — «Петрович» напечатано.
Я к Володьке… «Ты анафема? Признавайся!!» В слезы. Покраснел как рак… «Я, говорит, папочка, только расширил эмиссионное право»… Ну, показал я ему это расширение права… До сих пор рука опухшая!..
— Чем же это все кончилось? — спрашивал сочувственный слушатель.
— Крахом! — отвечал несчастный отец, проливая слезы. — Кончилось тем, что теперь волосатовки идут выше: за одну волосатовку четыре дромадерки… Каково? Все финансовое хозяйство разрушил, подлый мальчишка!
Не так давно управляющий конторой той газеты, где я иногда писал фельетоны, отвел меня в сторону и сунул мне в руку целую пачку разноцветных бумажек разного фасона и формата.
— Что это? — слегка удивился я.
— Это вам.
— Зачем?!
— За то, что вы у нас пишете.
— Да что же я с этим буду делать?
— Берите. Такой у нас порядок.
— Какие смешные бумажки…
Чтобы не обижать симпатичного управляющего конторой, я сделал вид, что пачка этих странных обрезков раскрашенной бумаги очень меня обрадовала, отошел в сторону и стал рассматривать бумажку за бумажкой.
Были очень потрепанные, склеенные, но были и новенькие, от которых еще вкусно пахло типографской краской…
Одни кусочки чрезвычайно напоминали мне ярлычки на спичечной коробке, другие — наклейку на лимонадной бутылке, третьи — наклейку на нарзановой бутылке — даже орел был нарисован, — четвертые — очень походили на крап игральных карт.
Были и просто спокойные серые бумажки…
А одна бумажка, размером побольше других, даже понравилась мне: очень красиво на ней была изображена яркая — желтая с черным — георгиевская лента.
— Послушайте, — робко сказал я, приблизившись к управляющему, — нельзя ли мне обменять этот ярлычок от спичечной коробки на большую штучку с желтой ленточкой.
— Можно, — усмехнулся управляющий. — Только я у вас возьму за одну с ленточкой — 25 ярлычков.
«Ловкий какой, — подумал я, отходя. — 25 ярлычков! Штуки три я бы еще дал, а 25… Ищи других дураков!»
Я отобрал самые красивые кусочки с картинками и ярлыки — и сунул все это в карман, а узенькие маленькие ленточки были некрасивые — я их выбросил: улучил минуту, когда управляющий не смотрел на меня, и бросил в угол.
А то заметит еще, обидится…
Пришел я домой, вынул пачку подаренных мне бумажек и положил их в ящик письменного стола — в этом ящике у меня всякий дрязг валяется: кусочки обгорелого сургуча, приглашения на свадьбу с золотым обрезом и пуговицы от давно уже погибших брюк.
А вчера слышу, маленький сынишка соседки так раскапризничался, что сил нет — работать мешает.
Взял я часть полученной мною пачки, пошел к нему, стал его утешать:
— Погляди-ка, какая цаца: если не будешь плакать, я тебе подарю.
Подошла мать, посмотрела на нас, сказала небрежно:
— Вы ему этих засаленных бумажек не давайте — еще заразится, не дай Бог… Дайте ему лучше эту, с черно-желтой ленточкой.
— Пожалуйста. На тебе, Петя… Видишь, какая хорошая ленточка. И вот тебе еще две серенькие бумажечки с красными дядями. Видишь, какие хорошенькие мордочки в кружочке.
Заинтересованное дитя сразу затихло.
Вообще, детей можно купить всяким пустяком. Нужно только знать, как к ним подойти…
Вчера писал для одного знакомого рекомендательное письмо…
Он сидел тут же, ждал.
В перо попала волосинка и повезла, замазывая все закругления букв.
Я выругался, поискал глазами клочок бумажки, чтобы очистить перо, не нашел, выдвинул ящик стола, взял один ярлычок и стал обтирать перо.
И тут я с удивлением заметил, что на лице моего знакомого отразился ужас.
— Что вы делаете?! — крикнул он.
— Разве не видите? Обтираю.
— Чем? Да ведь это керенка!!
— Ну? Я не знал, что оно так называется.
— Да ведь это деньги!!!
— Что вы говорите? — ахнул я, искренно огорченный. — Неужели на эту бумажку можно купить костюм?
— Ну, положим, для костюма нужно таких штук пятьсот, шестьсот.
— Вот видите! Где же мне столько набрать… А башмаки можно купить?
— Штук двести нужно.
— То-то и оно. А у меня их и пятидесяти штук не наберется. Тут, впрочем, еще есть такие, с красными портретиками…
— Это украинки!..
— Что вы говорите! А эти вот, розово-лиловенькие, пестренькие…
— Ну да! Крымские двадцатипятирублевки. Только это фальшивые.
— Плохо сделана, что ли?
— М… м… да, если хотите. Ее у вас не примут.
— Выбросить, что ли?
— Придержите пока. Может быть, какой-нибудь дурак возьмет.
— А я давеча мальчишке дал поиграть такими вот. Одна была с ленточкой. Черная с желтым.
— И глупо сделали. Ведь вы на эти бумажечки можете чего-нибудь купить.
— А чего?
— Ну, я уж не знаю. Пойдите на базар и купите.
«Врет, поди», — недоверчиво подумал я.
Но — решил попробовать.